Размышления

       После появления моего очерка «Его называли казахским Пушкиным» в марте 1989 года (кстати, это была первая публикация в Северо-Казахстанской областной газете о Магжане Жумабаеве) в редакцию стали приходить письма, раскрывавшие те или иные черты удивительно самобытной, многогранной личности поэта, верного сына своего народа.
       Первой откликнулась Татьяна Петровна Нетесова, бывшая учащаяся школы №7 им. Пушкина г. Петропавловска, в которой преподавал Магжан Жумабаев.
       «Я, как правило, читаю цубликации, которые посвящены или связаны с именем великого русского поэта А.С. Пушкина, очень любимого мною, - писала она в адресованном мне письме. - Поэтому, когда я однажды взяла в руки областную газету «Ленинсное знамя» и увидела очерк «Его называли казахским Пушкиным», решила внимательно его прочесть.
       Мое внимание привлек снимок, на котором был запечатлен юноша с курчавыми волосами, тонкими чертами лица, которое показалось мне очень знакомым. Прочитала публикацию, долго разглядывала фото и уже без всякого сомнения определила: герой очерка и наш учитель русского языка и литературы, который вел уроки в неполной средней школе №7, носящей имя А.С. Пушкина, - одно и то же лицо. Он преподавал в 6-7-х классах. Было это в 1936 году, в первом полугодии. Школа находилась в двухэтажном деревянном здании, в котором позже стала располагаться станция юных техников. Когда Магжан Бекенович в первый раз вошел к нам в класс, мы, признаться, засомневались, сможет ли он вести на соответствующем уровне уроки языка и литературы, но уже после первого занятия все сомнения рассеялись, а после нескольких уроков мы просто полюбили нового учителя, особенно за то, как он вел литературу. Магжан Бекенович так увлеченно и интересно рассказывал, столько много знал, так отлично владел словом, что все ученики, даже самые вертлявые мальчишни, слушали его, затаив дыхание.
       Когда по расписанию выпадали смежные уроки литературы и русского языка, Магжан Бекенович, как правило, не покидал класса, а меня нсвозможно было выгнать. Я ловила каждую свободную минуту, чтобы поговорить с полюбившимся всем нам учителем. В то время я не по возрасту многое помнила наизусть. Магжан Бекенович знал об этом и охотно беседовал со мной. Нередко просил прочитать наизусть любимые мной стихи. Помню, как читала «Памятник» А.С. Пушкина, и учитель похвалил меня за хорошее чтение.
       Во время наших коротких внеклассных бесед, когда его кружком обступали ребята (как правило, Магжан Бекенович не торопился в учительскую), лицо учителя менялось, теплели грустные глаза, появлялась легкая улыбка, которая всегда располагала к нему его питомцев.
       О себе он никогда ничего не говорил, хотя мы нередко просили его рассказать о своей жизни. А вот любовь к литерагуре успел привить многим, хотя уроки вел недолго. Из школы исчез неожиданно, так и не закончив учебного полугодия.
       На расспросы, где он, что с ним, директор школы, завуч и преподаватели отвечали коротко: «Отозван в Алма-Ату как поэт». В том, что Магжан Бекенович - поэт, никто из нас не сомневался, хотя мы и не читали его стихов.
       Прошло еще немного времени, и всех нас разбросала судьба по различным дорогам жизни. Не знаю, как кто, а я нередко вспоминала об уроках литературы, которые давал нам Магжан Жумабаев, может быть, потому, что сама стала учительницей и старалать ему подражать. Как и у многих людей довоенного поколения, трудная судьба выпала и на мою долю. Закончив семилетку и педкурсы, я поехала работать учительницей в село Шаховское, потом стала заведующей школой в Толмачевке (это недалеко от Асанова), где, кроме русских, жили казахи, украинцы, немцы.
       Уже во время войны пошла работать на завод имени Калинина, стала электриком, на «когтях» по столбам лазала, женское ли дело? Но ничего - приспособилась. Одной пришлось растить двух сыновей, один из них трагически погиб.
       Одним словом, много было в моей жизни горького, и, как самые светлые мгновения, оставались в памяти уроки Магжана Жумабаева на русском языке. Но о дальнейшей судьбе любимого учителя ничего не знала. И вот я прочитала в областной газете о жизни и судьбе прекрасного поэта и мужественного человека с большой буквы, нашего любимого учителя...».
       Глубоко символично, что тот, кого называли казахским Пушкиным, преподавал в школе имени Пушкина, расположенной на улице, также носящей имя великого русского поэта.
       Как видно из письма, Магжан своими знаниями, эрудицией способствовал глубокому освоению творчества классиков русской литературы, прекрасно владел материалом, отлично знал язык.
       Наш известный краевед, неутомимый следопыт родного края Михаил Бенюх, включившийся в поиск материалов о Магжане, первым в облгосархиве г. Петропавловска обнаружил документы о его деятельности на ниве просвещения. Они содержат сведения, позволяющие представить «нулевой цикл» советского школьного строительства.
       «По приходе красных, - сообщается в отчете школьного подотдела Петропавловского отдела народного образования за 1920 год, - на бумаге числились 262 школы с 574 преподавателями. Фактически большинство из школ не функционировало: в уезде - из-за отсутствия учащихся и школьных принадлежностей, в городе - из-за расквартирования в школьных помещениях солдатских казарм...».
       «Книга учета личного состава школ Петропавловского уезда» за этот же год дает представление о формировании «учительского корпуса». В ней имеется пометка: «Жумабаев Магжан... временно назначен на должность заведующего Успенского районного отдела народного образования с 1 апреля 1920 года». В ведении заведующего находились школы в Булаевском и Возвышенском районах.
       Вероятно, именно в это время, предполагает М.Бенюх, Жумабаев стал особенно интенсивно работать над созданием учебников и пособий для советских казахских школ. В тексте протокола «Объединенного совещания от 31 января 1921 года, созванного Народным комиссариатом просвещения и членом редакционной коллегии при Госиздате КАССР Ахметом Байтурсыновым по вопросу составления и перевода учебников на киргизском (казахском) языке для Киргизской единой трудовой школы 1-й и 2-й ступеней» в числе согласившихся принять участие в осуществлении задуманного называются «товарищи Магжан Жумабаев, Макаш Турганбаев, Кожмухамет Кеменгиров, Жумагали Тлеулин». К этому времени уже готовились Жумабаевым переводы «Киргизской истории» и «Педагогики». Объединенное совещание поручало ему написать «Теорию словесности киргизского языка». Было решено составление и перевод учебников закончить к 1 июня, «с тем, чтобы отпечатать и издать летом к началу будущего учебного года».
       Фамилия Магжана вновь встречается в «Списке школьных работников и педкурсов Акмолинской губернии» за 1921 год. В документе указывается, что «Жумабаев Магжан Б. назначается лектором Петропавловских трехгодичных педагогических курсов с 1 ноября 1921 года».
       Но, сея доброе, вечное в тяжелейшие дни после гражданской войны, когда свирепствовали эпидемии, хватала за горло костлявая рука голода, безысходную тоску вызывала разруха, Магжан не мог оставаться в стороне от бед и чаяний народных. И красноречивое свидетельство тому - его деятельность на очень ответственном посту заместителя председателя Акмолинской губернской чрезвычайной комиссии помощи голодающим, следы которой были обнаружены в документах облгосархива в 1997 году и представлены в публикации заведующего отделом этого учреждения М.Мелехина.
       (Об этом подробно рассказывалось в материале К.Муканова «Магжан в Петропавловске», опубликованном в 8-м номере «Нивы».- 2003.- С.72-79.. - Прим. ред.).
       «Как сегодня помню образ Магжана-ага, - вспоминала бывшая выпускница Петропавловского педтехникума 3.Садвакасова, - в ту пору, когда преподавал поэт - среднего роста, плотного, крепкого телосложения, светлое лицо, густые черные волосы, элегантный, всегда аккуратно и красиво одетый. Его лирические стихи пленили нас, и мы с нетерпением ждали следующей встречи с ним. Непринужденные беседы, мудрые советы нашего наставника оставили незабываемые впечатления. Мы хотели быть похожими на него и, честно говоря, были в него влюблены».
       А вот свидетельство доцента КазПИ им. Абая Бакшилова о том, как воспринимали Магжана в обществе, приведенное племянницей поэта Р.Жумабаевой: «Мне было 15 лет. На одной из вечеринок все с нетерпением ждали Магжана, особенно девушки и женщины. Он пришел с опозданием, яркий, красивый. Одет был необычно. Скинул макинтош, небрежно бросил белые перчатки. Извинился. Но дамы сразу попросили за опоздание плату стихами экспромтом. Стихи были выданы, великолепные, блестящие, искрящиеся юмором».
       Умирбай Ибраев, бывший ученик совпартшколы, в которой намного раньше, чем в школе им. Пушкина, преподавал Магжан, одновременно давая уроки по русской и казахской литературе в педтехникуме, вспоминает, что в учебное заведение учитель являлся всегда аккуратно одетым.
       Невольно возникал вопрос, откуда же берут начало истоки эрудиции Магжана, где и когда выходец из глухого аула обрел тот самый европейский блеск, который, подобно лучу солнца, озарил его современников?
       В какой-то мере пролило свет на это обстоятельство письмо писателя из Караганды Жаика Бектурова, в котором он писал нам в 1993 году:
       «Как представитель Союза писателей Казахстана, я долгие годы принимал участие в работе Омского отдела Всесоюзного географического общества, выступал на юбилейных сессиях этой организации. На одной из сессий меня приняли в члены этого общества. Совместно с омскими учеными и литераторами по мере сил способствовал установлению мемориальных досок на зданиях Омской учительской семинарии нашим землякам - видному поэту С.Сейфуллину, общественному деятелю Н.Нурмакову, бывшему слушателю кадетского корпуса, выдающемуся просветителю Ч.Валиханову, директору семинарии, крупному исследователю казахской степи А.Н. Седельникову, одному из ведущих авторов капитальной книги «Киргизский край», изданной в Петербурге в 1903 году, а также книг «Акмолинская область» и «Озеро Зайсан».
       В те годы я познакомился со многими омскими учеными, литераторами и журналистами, в том числе ныне покойными профессорами В.В. Берниковым, внуком известного русского поэта, автора «Конька-Горбунка» П.Ершова, и доктором сельскохозяйственных наук В.К. Ивановым.
       Валентин Константинович Иванов был близким другом казахских писателей и общественных деятелей, которые в начале нашего века учились в Омске, в частности, Сакена Сейфуллина и Магжана Жумабаева. Он много рассказывал об истории учительской семинарии, которая открылась в Омске еще в начале 70-х годов 19-го столетия и считалась в то время Сибирским университетом. В 1967 году В.К. Иванов передал мне свои воспоминания о казахских воспитанниках Омской учительской семинарии.
       Город Омск имеет для нас исключительное культурное и экономическое значение. Здесь впервые были опубликованы в оригинале стихотворения великого Абая, здесь совместно с А.Н.Седельниковым наш крупный ученый и востоковед А.Н. Букейханов составил географическое, этнографическое и экономическое описание обширной казахской степи. Казахский ученый-демократ и путешественник Чокан Валиханов окончил здесь кадетский корпус и стал первым казахом, принятым в действительные члены Русского императорского географического общества выдающимся представителем русской и казахской демократии, служившим связующим звеном дружбы наших народов.
       В 60-х годах я не смог предложить воспоминания ныне покойного В.К. Иванова в печать, потому что в них содержались строки о нашем замечательном национальном поэте Магжане Жумабаеве, в то время накрепко запретном не только для печати, а даже для устного упоминания. Мне не хотелось вычеркивать строки В.К. Иванова, написанные им от всей души о большом казахском поэте. До сих пор воспоминания Иванова хранились в моем личном архиве. Поскольку сейчас как казахские, так и русские читатели имеют в своих библиотеках произведения М.Жумабаева, я решил предложить воспоминания русского ученого-педагога о наших казахских и русских друзьях».

Из воспоминаний доктора наук В.К. Иванова

       Признаюсь, в семинарские годы мастерство, с которым владели русским языком наши товарищи-казахи, я не мог еще оценить в полной мере.
       Много позднее - в 1922 году, возвращаясь из Борового, я остановился у своего товарища, окончившего вместе со мною учительскую семинарию в 1919 году, Мухамеджана Бейсенова. Во время нашей беседы с М.Бейсеновым в комнату вошел Магжан Жумабаев.
       Как только он заговорил, я был буквально очарован красотой русского языка в устах Магжана, богатством красок и оттенков слов, чистотою, светлой прозрачностъю его слога.
       В лекциях о культуре речи, которые я нередко читаю своим слушателям-студентам Омского сельскохозяйственного института, я почти каждый раз вспоминаю этот случай, столь поразивший меня и запечатлевшийся в моей душе на всю жизнь.

Шестериков В. Летящее пламя: Повесть-поиск к 110 - летию со дня рождения Магжана Жумабаева // Нива.- 2003.- N10.- С. 88-123

       Тогда, сложив ноги калачиком, сидя за низеньким круглым столиком, при свете керосиновой лампы, ибо электричество от движка отключали в одиннадцать часов, я за месяца два одолел эпопею «Абай» Мухтара Ауэзова, трилогию «Школа жизни» Сабита Муканова и «Тернистый путь» Сакена Сейфуллина.
       Конечно, не все мне было понятно, но в силу именно этой неясности многие эпизоды из прочитанных книг отчетливо отложились в чистой памяти детства.
       Возникали вопросы, на которые мои дяди-нагаши не всегда находили ответ.
       Когда я прочел об алашордынце Жумагали Тлеулине у Сакена Сейфуллина и Сабита Муканова, то поспешил с настойчивым вопросом к деду:
       - Здесь описываются наши края - Сырымбет, Аиртау, Коскуль, Шукуркуль. И фамилия такая же, как у вас - Тлеулин. Он кто нам - родственник?
       Дедушка, всю жизнь проработавший плотником, был немногословным человеком. Он уклончиво молчал. Бабушка Хадиша имела своенравный характер. Она, видя застывший вопрос в моих глазах, нарушила молчание, повернувшись к дедушке:
       - К тебе же обращаются. Внук хочет знать, кем тебе приходится Жумагали Тлеулин. Ответь же ему.
       Но дедушка, погладив меня по голове, бурчал что-то себе в усы и уходил совершать свой вечерний намаз. Что-что, а пятикратную молитву он совершал исправно, где бы ни находился: в доме, в гостях у нас в Павлодаре, в поезде или находясь на пароходе, плывущем по Иртышу.
       Потом уже, спустя годы, я узнал от мамы, что Жумагали Тлеулин является родным младшим братом дедушки Сапи, и что маму в 38-м году неоднократно ночью вызывали в НКВД, где задавали один и тот же вопрос - что ей известно о враге народа, активисте партии «Алаш-Орда» Жумагали Тлеулине?

* * *

       Жумагали Тлеулин родился в 1890 году в ауле Шукуркуль Рузаевского района Кокшетауской области. Его отец Тлеули был внуком Айтбай-батыра, одного из видных воинов, который находился в свите великого Абылайхана.
       О нем, Айтбай-батыре, есть множество легенд и сказаний. У Тлеули было пятеро сыновей - Шаймерден, Мукаш, Есим, Сапи и Жумагали.
       В обучении грамоте Жумагали большую роль сыграл его старший брат Шаймерден. Он был другом Хусаина Темирбекова, который, являясь яркой личностью своего времени, окончил Омское военно-медицинское училище и, получив звание военного врача, работал в родных местах и в Петропавловске. В народе его звали «доктор Хусаин». Еще в дореволюционное время он славился как человек открытой души и отличный специалист своего дела.
       Шаймерден попросил доктора Хусаина взять Жумагали под свою опеку, и тот помог смышленому юноше овладеть грамотой, подготовив его для поступления в Омское военно-медицинское училище. Окончив учебу в 1913 году, Жумагали Тлеулин работает врачом в своем крае. В это время он женится на дочери Хусаина Темирбекова - Райхан. Она, благодаря своему отцу, получила хорошее образование и слыла красавицей в аристократических кругах Петропавловска и Кокчетава.
       Женитьба происходила при драматических обстоятельствах, ибо Райхан еще в младенчестве была просватана за сына местного бая. Он со своими родичами пытался силой отбить Райхан. Хусаину Темирбекову с помощью аулчан удалось утихомирить их. Эти события, известные на родине Жумагали Тлеулина, послужили сюжетом пьесы писателя и драматурга Шахмета Хусаинова «Сырымбет саласында», которая с успехом ставилась в Казахском драматическом театре в семидесятые годы.
       В канун первой мировой войны Жумагали Тлеулин активно включается в национально-освободительное движение. Вступает в партию «Алаш», пишет статьи публицистического и медицинского плана в газеты «Казах», «Сары-Арка», журнал «Айкап». Близко сходится с Ахметом Бай-турсыновым и с Абикеем Сатпаевым, а с Миржакыпом Дулатовым и с Магжаном Жумабаевым его связывает крепкая дружба на многие годы вплоть до трагических событий сталинских репрессий.
       Тираж в 1000 экземпляров конфискованной еще царской охранкой книги стихов «Оян, ќазаќ» М. Дулатова, его друг Жумагали Тлеулин спрятал и сохранил у себя дома. Гений казахской поэзии Магжан Жумабаев посвятил своему другу Жумагали Тлеулину несколько своих стихотворений. Как пишет Гульнар-апай Дулатова, у них в доме была фотография, где они запечатлены вместе: Миржакып Дулатов, Магжан Жумабаев, Жумагали Тлеулин.
       В годы советской власти начались аресты членов «Алаш-Орды». Жумагали Тлеулин был арестован в 1918 году и находился в тюрьме по 1922 год.
       С 1922 года он на свободе и руководит Петропавловским педагогическим техникумом. В этом техникуме выросли многие известные интеллигенты Северного Казахстана, ибо среди преподавателей были такие люди, как Магжан Жумабаев, Сеитбаттал Мустафин и многие другие достойные представители казахского народа.
       С 1937 по 1938 год, учась заочно в Омском педагогическом институте, несколько месяцев в этом техникуме преподавал историю и мой отец, Мусахан Канапьянов, о чем свидетельствует справка, выданная ему с места работы, для перевода на очную форму обучения в город Омск.
       В конце двадцатых-начале тридцатых годов следует вторая серия арестов. Жумагали Тлеулина после двухлетнего заключения ссылают в Центральную черноземную область. Он работает в Белозерской районной больнице и продолжает писать статьи на медицинские темы. Когда в 1935 году ссылка закончилась, его отправляют в Киргизию, где он работает в Кагановической районной больнице города Фрунзе. Здесь, наконец, собралась вся семья, которая ранее была вынуждена скитаться в Узбекистане. Во Фрунзе возобновилось общение Жумагали Тлеулина с Абикеем Сатпаевым, который также был вынужден переехать в Киргизию.
       Ранее, после ареста Жумагали Тлеулина, начались преследования его братьев. Старший брат Шаймерден был лишен всего имущества под видом раскулачивания, а остальные братья, угнетаемые контролем НКВД, вынуждены были уйти в артель плотниками, конюхами и разнорабочими.
       Райхан была вынуждена уехать в Ташкент. На ее хрупкие плечи легла забота о детях и родственниках. Когда все, наконец, собрались во Фрунзе, совместная жизнь длилась недолго. Начался период 1937-38 годов, когда судили «тройки» НКВД. Жумагали Тлеулин был расстрелян в феврале 1938 года. Он был осужден трибуналом Туркестанского военного округа, откуда была получена в 1958 году справка о его гражданской реабилитации.
Старший сын Жумагали Тлеулина - Эрик родился в 1918 году. В 1941 году был призван в трудовую армию - как сын «врага народа» и погиб на войне.
       Средний сын Азиз родился в 1921 году. Окончил во Фрунзе строительный техникум, был отправлен на фронт в штрафном батальоне и погиб. Младший сын Серик родился в 1926 году. Окончил Алматинский медицинский институт. Долгие годы работал в Гурьеве в тубдиспансере. Защитил кандидатскую и докторскую диссертации. В настоящее время трудится главным научным сотрудником в СКТБ «Гранит».
       Верная супруга Жумагали Тлеулина Райхан-апай, так и не дождавшись реабилитации своего мужа, скончалась в 1955 году.

* * *

       Айтбай-батыр был выходцем из крупного рода басентиин, что, в основном, проживал и проживает по берегам Иртыша. По одной из легенд, он в молодые годы из-за чего-то повздорил с некоторыми старейшинами своего рода. И они на своем родовом совете решили, если Айтбай-батыр так горяч и своенравен, то пусть на своем знаменитом коне прыгнет с высокого обрыва в могучий Иртыш. И если останется в живых и переплывет полноводную реку, то пусть уводит за собой и свой аул. А если волны Иртыша накроют Айтбай-батыра и его скакуна, то не бывать больше на этой степной земле его аулу - аулчане Айтбай-батыра перейдут под покровительство других знатных басентиинцев.
       Не ручаюсь за точность пересказа, но эту легенду в свое время мне не раз рассказывали и дедушка Сапи, и бабушка Хадиша, а также аксакалы Темиргали и Миркасым.
       И легенда гласит, что Айтбай-батыр решился на этот отчаянный шаг и пустил своего скакуна вскачь, и конь совершил свой знаменитый прыжок с высокого яра, и оказался почти на середине Иртыша, и вывел конь Айтбай-батыра на противоположный берег, и умчался Айтбай-батыр на своем коне далеко в степь, и ни разу не оглянулся на родные места, которые вынужден был покинуть Айтбай-батыр, ибо он был горд и печален. И только где-то далеко в степи он стал дожидаться откочевки своего аула.
       Вот так было сохранено доброе имя Айтбай-батыра и доброе имя его аула. Но эта «охранная грамота» наряду с мужеством Айтбай-батыра окрашена и в печальные тона разлуки, ибо несмотря на тоску по родным местам, аул Айтбай-батыра, навсегда покинув родину, поселился в Аиртау.
       Айтбай-батыр был женат на одной из дочерей знаменитого бия Казыбека, и от шести его сыновей возникло шесть небольших аулов басентиинцев в Коскуле, Шубуркуле, Сулукуле, Сырымбете и в других местах Аиртау.
       Главным в одном из этих шести аулов был аксакал Тлеули - отец Жумагали Тлеулина и его четверых братьев.
       Все они старались держаться вместе, сообща переносить все тяготы степной жизни. Видимо, дух той легенды навсегда вошел в сердца последующих поколений.
       Когда мама, выйдя на пенсию, переехала в Алматы, первым делом она разыскала выходцев из аула Тлеули, которые давно уже стали алматинцами, и первым среди них нашла Серика Жумагалиевича Тлеулина.
       Мой троюродный брат по маминой линии, внук Шаймердена - Рушат Каиржанов в одной из статей пишет, что Айтбай-батыр дожил до преклонных лет, умер по старости в окружении родных и близких, которые из одного аула, ушедшего с родных мест, образовали несколько поселений, и в каждом из них имя «Айтбай-батыр» стало боевым кличем, мерилом единства и кровного братства.
       Похоронили Айтбай-батыра в святом для всех казахов Туркестане возле мавзолея Ходжа-Ахмет-Яссави. Траурная процессия длилась в течение сорока дней и ночей, и сорок коней, сменяя друг друга, несли на себе временный саркофаг из кобыльих шкур.

* * *

В списке № 5 Степного округа партии «Алаш» из 19 членов имя Жумагали Тлеулина значится под номером 11. Назовем полностью фамилии и имена замечательных представителей интеллигенции того времени (дано в соответствии с оригиналом):
1. Букейханов Алихан Нурмухамедович (Оренбург)
2. Турлыбаев Айдархан (Омск)
3. Ермеков Алимхан (Семипалатинск)
4. Габбасов Халил Ахмеджанович (Семипалатинск)
5. Сеитов Асылбек (Омск)
6. Боштаев Мукаш Зуфарович (Павлодар)
7. Исабаев Ережеп Исабаевич (Омск)
8. Акпаев Якуп-мырза Акпаевич (Каркаралы)
9. Жанайдаров Сеилбек (Атбасар)
10. Марсеков Райымжан (Семипалатинск)
11. Тлеулин Жумагали (Петропавловск)
12. Сарсенов Биахмет (Семипалатинск)
13. Дуйсенбаев Рахимжан (Акмолинск)
14. Козбагаров Ахметжан (Семипалатинск)
15. Жумабаев Магжан (Омск)
16. Сатпаев Абикей (Семипалатинск)
17. Мешенбеков Сыздык (Атбасар)
18. Оскенбаев Базикент (Зайсан)
19. Кусемисов Салмакбай (Петропавловск)

В конце списка написано следующее: «Осы кґрсеткендей запискеге ешбір нїкте ќойылмай, бўзу, тїзеу, кісі атын ґшіру, ґшіріп тастау, бґгде сґз жазуєа болмайды». В переводе на русский язык это означает: «В указанной записке запрещается ставить запятую, изменить, исправить, вычеркнуть имя человека, писать другие слова».

* * *

       Как известно, было несколько судебных процессов над лидерам «Алаш-Орды». На одном из них, как наиболее активно отстаивающему свои позиции, Жумагали Тлеулину был дан пятилетний срок тюремного заключения. Больше, чем другим осужденным. Этот процесс проходил в Ташкенте. На этом процессе будущий классик мировой литературы Мухтар Омарханович Ауэзов был осужден на три года. Обо всем этом довольно подробно написал в своей книге казахский писатель Турсун Журтбаев.
       Жумагали Тлеулин тесно общался и с Абикеем Сатпаевым, родным дядей великого казахского ученого с мировым именем Каныша Имантаевича Сатпаева.
       И Абикей Сатпаев и Жумагали Тлеулин присутствуют в знаменитом списке лидеров «Алаш-Орды», который я уже привел выше. Жумагали Тлеулин под номером 11, Абикей Сатпаев под номером 16. Преследуемые репрессиями, они в одно и то же время оказываются в Киргизии. На братской киргизской земле и оборвались их жизни.

* * *

       Историческое значение слова «Алаш» является как бы общим именем и образом древнейших казахских родов и древнейшего образования казахского государства. И в этом смысле слово «Алаш» является образным синонимом слова «Казах». Отсюда и название партии, образованной по воле и инициативе великого казахского политического деятеля Алихана Букейханова. Его соратниками по партии и по своей трагической, но благородной во имя служения народу судьбе, разумеется, были и Миржакып Дулатов, и Магжан Жумабаев, и Жумагали Тлеулин.
       Еще до революции в 1914 году по инициативе тюрколога В.В. Гордлевского в Москве на базе Лазаревского института восточных языков был издан «Восточный сборник в честь А.Н. Веселовского», где в качестве видных представителей казахской литературы были впервые введены в научный оборот имена Абая и Миржакыпа Дулатова.
С тюркологом В.В. Гордлевским был лично знаком и Жумагали Тлеулин, о чем свидетельствует их переписка. А вот как характеризует Миржакыпа Дулатова Смагул Садвакасов, общественный деятель и просветитель-педагог, в предисловии к книге «Молодой Казахстан» (1928 г.):
       «В начале этого столетия появляются первые последователи Абая. К ним можно причислить ныне живущих А.Байтурсынова, М.Дулатова, М.Джумабаева. Первый роман на казахском языке под названием «Баќытсыз Жамал» (Несчастная Жамал) вышел в 1910 году. Автором его является вышеупомянутый М.Дулатов. Роман описывает жизнь угнетенной казахской женщины, продаваемой, как вещь, за калым, и имел огромный успех, доставив автору небывалую славу».
       Миржакып Дулатов принимал самое активное участие в разработке программных документов партии «Алаш» и правительства «Алаш-Орда», в которых на базе гуманизма и демократии были представлены принципы правового государства. Миржакып Дулатов резко выступал против реформирования арабского алфавита, считая языковую реформу причиной разрыва связей казахского народа с письменной историей, и этот разрыв, в конце концов, привел к потере родного языка, отчуждению народа от собственной истории. Он остро чувствовал лицемерие тогдашних деклараций о якобы «государственном статусе» казахского языка и всячески старался отстоять права казахского языка и религии.
       Даже перед сталинским судилищем он не склонил головы и заявил в последнем своем официальном слове: «Ради будущего своего народа я обязан делать все возможное. Если я заблуждаюсь, то вместе с народом... Рано или поздно, истина восторжествует».
       Миржакып Дулатов умер в ссылке на Соловках 5 октября 1935 года.
       У Гульнар-апай Дулатовой сохранено письмо, написанное арабской вязью. Это письмо в годы ссылки было послано Жумагали Тлеулиным своему другу и соратнику Миржакыпу Дулатову 30 мая 1934 года.

* * *

       Среди множества исследований поэтического творчества Магжана Жумабаева, наиболее верной и обстоятельной, на мой взгляд, является оценка литературного вклада Магжана Жумабаева в общекультурный процесс, которую дал его современник, известный писатель, драматург и общественный деятель Жусупбек Аймауытов:
       «Легкости, прозрачности стиха, его гармоничного воздействия на слух, изящества в оборотах, умения одним словом нарисовать картину стремился добиться и Абай, но никому не удавалось достичь такого словесного совершенства, какого достиг Магжан... Какие ценности вечны, необманчивы, чисты по своей сути? Это природа. Природа, любовь, красота - вот нетленные ценности, которые поэты с незапамятных времен воспевают, перед чем они преклоняются, в чем находят отраду. Этому закону поэтического творчества следует и Магжан...». По утверждению Жусупбека Аймауытова, сила Магжана Жумабаева в том, что он ведет за собой подражателей, учеников, создав целое направление, школу: «Среди современных поэтов большинство не могут уже писать, не заимствуя формы или внутреннего стихотворного строя Магжана. Кто бы ни писал, не может избежать того, чтобы не взять чего-нибудь из словесного массива Магжана. Даже не хочет сознательно взять, как бы против своей воли берет у него. Почему? Красивое, ладное, сильное, готовое слово само как бы подготовлено к тому, чтобы попасть на язык. Поэтому поэты, которые не возлюбили Магжана, все-таки следуют стилю Магжана, технике выражения. Если посмотреть, критически оценить тех поэтов, которые выступают прямо против Магжана, то можно увидеть, что они пользуются уже выработанными им формами. Те, которые раньше были наставниками Магжана, ныне, когда пишут, испытывают влияние своего ученика... Другими словами, на ниве поэтики Абая, внес новые формы, повел за собой учеников, создал школу как поэт, вне сомнения, Магжан. Именно он разнообразил после Абая размеры стиха».
       Все поэты где-то суеверны и мыслят своеобразной знаковой системой образов. В конце прошлого года в издательстве «Художественная литература» в Москве вышел в свет мой однотомник, где наряду с оригинальными стихами я включил и свои переводы Абая, Шакарима и Магжана. Из выходных данных книги было видно, что она печаталась в одной из типографий города Архангельска, то есть вблизи тех мест, где отбывали ссылку Магжан Жумабаев и Мыржакып Дулатов. Я не знаю, переводили ли стихи М.Жумабаева, когда он учился у В.Брюсова, по крайней мере, исторических свидетельств тому нет, но то, что мои переводы Магжана Жумабаева печатались вблизи его места заключения, в этом я вижу некий небесный знак. Не зря говорят о поэтах, что они возвращаются стихами и стихами же вечны на этой земле.
       Гульнар-апай так живо, так отчетливо описала в своих воспоминаниях ту знаменитую фотографию трех близких друзей, что я в своей статье, посвященной жизни и деятельности Жумагали Тлеулина, не мог не описать свое видение образов Миржакыпа Дулатова и Магжана Жумабаева.
       Алихан Букейханов 11 февраля 1919 года, объясняя задачи правительства «Алаш-Орды» представителям временного правительства Сибири подчеркивал: «Мы - западники. В своем стремлении приобщить народ к культуре мы не смотрим на восток... Наши взоры устремлены на запад. Получить культуру мы можем оттуда, через Россию. Мы пришли сюда с единственным желанием устроить порядок, необходимый для того, чтобы страна могла дойти до учредительского или национального собрания».
       И в этом я вижу прогрессивную закономерность основополагающих принципов партии «Алаш» и ее лидеров. Это высказывание А.Букейханова и в наши дни разрушает устоявшийся стереотип восприятия деятельности правительства «Алаш-Орда» многими моими современниками, рассматривающими деятельность партии «Алаш» только в рамках восточной культуры.
       Исходя из позиции А.Букейханова, принципы партии «Алаш» сопрягаются с современными принципами евразийства. Не только Восток. Но и Запад. И в этом будущее и перспектива духовного наследия великих сыновей казахского народа, отдавших свои жизни за независимость и свободу. Да, в силу исторической справедливости и необратимости нашего времени эти имена навсегда возвращены в научный, литературный и культурный обиход.
       Для развития же нашего общеполитического процесса этого, к моему глубокому сожалению, недостаточно. И здесь я полностью, душой и сердцем, принимаю высказывание современного ученого А.X. Касымжанова, которое он приводит в своей книге «Портреты» (Университет «Кайнар», Алматы, 1995):
       «Самое принципиальное в политическом наследии А. Букейханова идея национально-государственного самоопределения, она была выношена им и его соратниками, которые отдали все силы на ее претворение, провозгласив в декабре 1917 года государство «Алаш-Орда», и, в конечном счете, поплатившись за это собственной жизнью.
       Достойно сожаления, что нынешние идеологи не пытаются возвести свою генеалогию к этому прецеденту, а, проскакивая через времена, вспоминают только об Аблае. Причина такого беспамятства тем более непонятна, что славословий по адресу деятелей букейхановского поколения более чем достаточно, но тема «Алаш» осталась запретной по большевистской традиции, для которой в других случаях не жалеют самых «безжалостных» слов вчерашние специалисты по истории КПСС. А быть может, действует иное правило, остро подмеченное нашими предками. «Јкеніѕ тапќан дїниесі баласына мал болмайды», т.е. дармовое добро не имеет цены, не пойдет впрок даже наследнику - сыну. Слишком легко, как подарок судьбы получила властвующая элита Казахстана возможность декларировать независимость и суверенитет из-за того, что просто развалился Союз.
       Но путь к подлинной независимости предполагает подключение к действительным политическим традициям, без которых немыслим сегодняшний день: и движение Кенесары, и история образования «Алаш-Орды», и декабрьская манифестация 1986 года. Это было бы, к тому же не мнимой, а действительной данью уважения к таким великим людям как Алихан Букейханов и его соратники».

* * *

Жумагали Тлеулин еще с дореволюционных времен общался с некоторыми представителями из русской интеллигентной и прогрессивной среды. Например, как мы уже отмечали, сохранилось небольшое послание Жумагали Тлеулина господину В.В. Гордлевскому от 29 апреля 1914 года. Видимо, г-н Гордлевский настойчиво интересовался географическими названиями казахской земли, а может быть, был членом Российского географического общества, ибо он спрашивает молодого врача Жумагали Тлеулина, что означает в переводе на русский язык слово «Сары-Арка»?
Я привожу дословно ответ Жумагали Тлеулина г-ну Гордлевскому:

       …Когда Кайнекей учился в Москве в Высшей комсомольской школе, он почти все свободное время проводил в здании Союза писателей СССР, захаживал в редакции литературных газет и журналов. Общительный, он многим московским поэтам становился закадычным другом, его начали называть не Кайнекей, а Кано, «казах Кано». Так, впервые после знакомства с Жармагамбетовым прозвал его Михаил Светлов. Кайнекею нравился этот известный поэт. Они часто долго беседовали, так как Михаил Аркадьевич знал казахских писателей, имена которых в те годы в Казахстане были запретны.
       Жармагамбетов в начале 50-х годов написал повесть «Певец-гражданин» и хотел выпустить ее на русском языке. Прочитав подстрочный перевод повести, Светлов сказал:
       - Слушай, Кано! Эта очень серьезная вещь, она связана с зарубежной эмиграцией… Вряд ли выйдет толк из этой затеи.
       Постепенно их беседа переходила к истории литературы середины 20-х годов, в так называемый «серебряный век» русской поэзии. В середине 20-х годов Светлов учился в Брюсовском институте.
       Михаил Аркадьевич вспоминал:
       - Я знал вашего большого поэта Магжана Жумабаева. Его хвалил Брюсов, перед ним расступались самые именитые и строптивые литераторы Москвы. Осип Эмильевич тоже говорил, что «у этого степного акына пегас всегда оседлан. Смотри, это не человек, а кентавр. Под ним гарцует аргамак поэзии!» - вдохновенно восклицал Мандельштам, когда Магжан появлялся среди Московских литераторов. Мандельштам его называл «Маг», а я «Жан».
       Жан иногда нам помогал и финансово, расходы в трактирах или в кафе казахский поэт всегда брал на себя. Еще одна привычка была у него, завидев Осипа Эмильевича, он всегда начинал читать его стихи:

«Я больше не ревную,
Но я тебя хочу.
И сам себя несу я,
Как жертва палачу.
Тебе не назову я
Ни радость, ни любовь.
На дикую, чужую
Мне подменили кровь».

       Мандельштам радовался, как мальчишка, и он окружающим кричал:
       - Как наш Маг магически читает мои стихи!
       Действительно, Магжан мастерски читал полюбившиеся ему стихи любого автора. Он, обнимая Осипа, начинал шепотом:

«Поедем в Царское село!
Там улыбаются мещанки,
Когда гусары после пьянки
Садятся в крепкое седло…
Поедем в Царское село!
Одноэтажные дома,
Где однодумы-генералы
Свой коротают век усталый,
Читая «Ниву» и Дюма…
Особняки - а не дома!»

- Маг, ей-богу, эти стихи ты писал, а не я! - восклицал Осип Эмильевич, и они направлялись в ближайший трактир или кафе.

«На улице темно»

       …Кайнекей Жармагамбетов завершал учебу в ВКШ. Из видных деятелей партии и правительства он часто встречался с Шелепиным, тогда первым секретарем ЦК ВЛКСМ. Чувствуя, что он скоро покинет стольный град, молодой литератор зачастил в кафе поэтов, что в здании Союза писателей СССР, часто засиживался в задушевной беседе с Михаилом Светловым. Однажды уже именитый поэт, автор «Гренады» и «Каховки», сказал своему казахскому другу:
       - Хочешь, расскажу тебе об истории шестистрочного экспромта Осипа Эмильевича, посвященного вашему большому поэту?
       Кайнекей обрадовался и даже по этому случаю заказал грузинское «Телиани». Загадочно помолчав, Михаил Аркадьевич посмотрел на Кайнекея и прошептал:
       - Кано, условимся, никаких блокнотов и авторучек. Запись отменяется.
       Жармагамбетов торопливо спрятал свой блокнот и авторучку.
       - Что, шесть строк стихов не можешь держать в калле, как говорят узбеки?.. Стихи у Осипа Эмильевича очень просты, строки эти легко запоминаются. С произведениями моего сокурсника Магжана Жумабаева да и Мандельштама сейчас не шутят… Так что «записывай» накрепко в башку. Таких алмазов крупинки в блокнотах, записных книжках или в тетрадях не держат. Их надо помещать в извилины мозга или в тайники сердца… Как говорил один из великих русских акынов прошлого века, «времена шатки, береги шапки…», - Светлов серьезно посмотрел на Кайнекея.
       - Я вас понял, Михаил Аркадьевич. Постараюсь удержать в этой комсомольской калле все, что вы скажете и о Магжане и о Мандельштаме, - смеясь. сказал Кайнекей и спрятал в карман блокнот и авторучку. К этому моменту официант принес «Телиани».
       - О, «Телиани» - любимое вино Осипа Эмильевича. Кано, как вы угадали, что в те годы мы иногда засиживались за «Телиани»? - спросил Светлов у казахского друга.
       - У казахов сильно развито затыльное чувство, - отшутился Жармагамбетов.
       - Да чего греха таить, Осип Мандельштам к литераторам из братских республик смотрел немного с высока… Что странно, Осип к Магжану относился особо, как шакирт к устазу (ученик к учителю), хотя он на два года был старше Жумабаева. Магжан и Мандельштам часто встречались в «Стойле Пегаса» и в «Домино», если память не изменяет, было здесь на Тверской и такое кафе поэтов - «Домино»…
       И вот однажды несколько человек засиделись в кафе или в трактире-закусочной и вышли из него заполночь. На улице было темно. В то время Москва не освещалась так ярко, как сегодня. Маленький, щупленький Мандельштам взял казахского поэта под локоть и шепнул:
       - Ну что, Магжан Бекенович, На улице темно?..
       Магжан поднимает голову и смотрит в звездное небо и продолжает:
       - До новолунья далеко.
       «Чудовищна, - как броненосец в доке, - Россия отдыхает тяжело».
       Хорошие стихи пишет этот Осип, ординарец Хлестакова…
       Мандельштам резко остановился:
       - Стоп Магжан Кукенович!
       Под ногами дерьмо…
       Магжан и сопровождающие машинально посмотрели под ноги, никаких экскрементов не видно и не пахло.
       Осип Эмильевич, запрокинув голову, засмеялся:
       - Пойдем, Магжан Мукенович,
       А нам-то все равно!..
       …Михаил Светлов отхлебнул из фужера «Телиани» и задумчиво уставился на Кайнекея.
       - Видно, Мандельштам был мастером на экспромты,- заметил Жармагамбетов.
       - Не то слово. Иногда при состоянии возбужденного вдохновения Осип Эмильевич поступал как какой-нибудь акын-аксакал, брал пустую бутылку и, уподобляя ее вашей домбре, начинал речитативно петь:

Ой-ли, так-ли, дуй-ли, вей-ли,
Все равно.
Ангел Мэри, пей коктейли,
Дуй вино,
Я скажу тебе с последней прямотой:
Все лишь бредни, шерри-бренди.
Ангел мой.

       Таков был Мандельштам, поэт от бога. Его «заклевали» окружавшие его собратья по перу, как и Магжана… Литературная сволочь, духовные мутанты везде снуют и до сих пор не угомонятся. Вот эти слова «духовные мутанты» любил повторять Магжан Жумабаев. Мы удивлялись, как он точно определяет меткими фразами явления жизни.
       За стаканом вина, когда призадумывался Магжан, Осип Эмильевич «будил» его от трансового состояния:
       - Что за думы окутали эту кудрявую буйную голову киргиз-кайсака? - спрашивал Мандельштам.
       - Да вот, завтра у меня первая лекция в Комвузе пред этими духовными мутантами, которые через некоторое время выедут в степь поучать и управлять бедным и обнищалым народом. Хочется сказать им что-то умное и простое. До сих пор не решил, как начать свое выступление.
       - Маг, тебе и не надо ничего умного и простого придумывать. Нужно говорить, как напоминал Мережковский, о грядущем хаме, который завтра придет из России в Кипчакскую степь и, как сам любишь повторять, о духовном мутантстве, которое проникает вместе с комвузовцами в каждую бедненькую юрту Казахской Советской автономии.

ОСЯ - ОСА - САРЫ МАСА

       Москва летом жужжит, как растревоженный улей. Приезжают много, уезжают мало. Все стараются осесть в столице. И все хотят смотреть, гулять, кушать… столовых мало, в ресторанах дорого, в кафе-забегаловках люди стоят в больших очередях. В спецстоловые пускают по пропускам. И сюда заранее занимают очередь и ждут. Правда, есть особые персоны, их знают метрдотели и официанты, им заблаговременно бронируют места. Их столы неприкосновенны… Такими особыми пропусками владеют вон те двое, которые занимают двухместный стол. И эти двое - кудрявый коренастый азиат и щупленький ершистый европеец, что сидят в углу кафе «СОПО» («Союз поэтов»), давно знают друг друга. Они каждую неделю в среду (сарсенбы) в пять часов пополудни встречаются здесь: обнимаются, похлопывая по спине, а расстаются ночью всегда с шумом… Что будет сегодня, как они поведут себя за столом сегодня, и как расстанутся?
       - Ося, я тебя хочу называть на наш казахский лад: Маса, Сары маса. У нашего хорошего поэта и лингвиста Ахмета Байтурсынова есть стихотворение «Сары маса», по-русски «Оса». Этот Сары маса жалит и будит беспечно спящего казахского пастуха под деревом.
       - Интересное начало… Послушаем дальше. Вот ты, Маг, сейчас беседуешь со мной, говоришь мне что-то, значит ты находишься в дороге… Едешь по своей необозримой степи. Тот, кто говорит, то есть рассказывает кому-то что-то, тот всегда в движении, в пути. Послушаем, как завершит эту притчу наш Маг? - и Ося, т.е. Осип Эмильевич превращается в окаменевшего слушателя; одни уши торчат, да по краям лысины волосы шевелятся.
       - Заснувшего казаха-пастуха собиралась ужалить змея. И вот эта Оса-маса своим укусом будит степняка, а он, не осознавая дружественный акт осы-масы, ударом ладони убивает ее.
       - Да, кочевники всегда так поступают с искренними друзьями, а с ложными дружат крепко и вконец не заметят, как их облапошили… И вот, я, Осип Мандельштам, тоже хочу помочь тебе, Маг. Остерегайся красивых женщин, говорю, твержу тебе, а ты абсолютно не слушаешь меня, хотя я на два года старше тебя. Эти смазливые москвички вкупе со своими комиссарами в кожаных куртках без нас найдут дорогу в твою Красную орду, потому что скоро туда запустят большим бастыком казахов какого-нибудь Якова или Моисея. За ними потянутся и другие унтерпришибеи Кремля… Возможен и такой пасьянс, самого большого большевика загонят на какой-нибудь берег Балхаша или Аральского моря, и он там будет отстреливать диких кабанов и прожорливых пеликанов…
       Магжан настороженно посмотрел на своего собеседника.
       - Маг, что ты смотришь на меня, как на колдуна-ворожея?.. А ну-ка, покажи мне свою ладонь. Я тебе сейчас нагадаю твою судьбу… Видимо, мы с тобой умрем в одно время, где-то во второй половине тридцатых… Ты умрешь где-то на Новой Земле, а я на дальнем берегу Амура.
       - Да, Осип, ты меня начинаешь пугать.
       По виду Магжана Мандельштам понял, что он начал слишком нагнетать на психику поэта и мгновенно переменил тему.
       - Маг, хочешь я тебя познакомлю с нашей царицей Анной?
       - С Аннами-царицами наш киргиз-кайсацкий народ знаком давно. Еще в 30-х годах XVIII столетия казахи поехали к императрице Анне Иоанновне, и якобы грамоту на подданство казахов приняли с ее рук. И до сих пор эта пухленькая рука ясновельможной царицы России прирослась к горлу степного народа так, что эту лапу ангелоподобной хищницы никак не смогут разъять и большевики…
       - Маг, ты так романтично излагаешь вход вашего края в лоно матушки-России, аж мне и впору расплакаться. Ты говоришь об Аннах 18 столетия, всяких иоанновнах или леопольдовнах, а я тебя хочу познакомить с сегодняшней нашей Анютой. Между прочим, со стороны бабушки она тоже из ваших.
       - Откуда мне знать всех твоих Надежд и Анют… Их у тебя вон сколько, зайдешь в кафе или ресторацию, вокруг Мандельштама рой мадам Баттерфляй…
       - Анюта наша не японка. Она, кажется, по отцовской линии хохлушка, а по материнской соприкасается с вашей Великой степью…
       - Ну, кто же она, эта твоя загадочная Анюта?
       - Выпьем еще по рюмочке, потом я подробно расскажу о ней.
       - О таких, как ты, Осип, казахи говорят «ќылжыќбас».
       - Лишь бы не сделали кесикбаш,- парировал Мандельштам,- ну ладно, раскрою секрет нашей Анюты… Это Анна Ахматова.
       - Сразу бы так и сказал. Каждый раз, когда встречаемся с Анной Ахматовой, здороваемся кивком головы. Как-то мы, группа казахов, сидели и гудели в кафе «Домино». Она посмотрела в нашу сторону, и наши взгляды встретились. Она улыбнулась мне, другие казахи не заметили это.
       - Да, посторонним она кажется строгой и недоступной. Лет десять назад, тогда еще мы были незнакомы, я написал ей такие вирши:

В полоборота, о печаль,
На равнодушных поглядела,
Спадая с плеч окаменела
Ложноклассическая шаль…

       Ничего, прошло, пронесло. Анна не обиделась. И с тех пор мы друзья. Живет она в Петрограде. Когда приезжает в Москву, непременно заглядывает к нам, - сказал Мандельштам.
       Москва то серела, то бледнела прямо на глазах у людей…
       …Через некоторое время оба поэта были осуждены дважды и оба были нещадно гонимы советскими плутократами. Два разных поэта двух разных национальностей, а трагическую судьбу творческой личности как бы разделили поровну.

Сатаев А. Магжан и Мандельштам // АМАNAT.- 2007.- N3.- С. 197-204.

       «Многоуважаемый Иван Петрович!
       Когда мне сообщили о том, что Вы, известный казахстанский писатель, проявляете определенный интерес к творчеству Магжана Бекеновича Жумабаева и попросили X.X. Махмудова подготовить переводы на русский язык некоторых лирических стихотворений для ознакомления Ваших читателей, я не выдержала - заплакала. Плакала, по-видимому, впервые за три десятилетия слезами радости. За добрую инициативу Вас поблагодарят советские люди.
       Что касается меня, не перестану благодарить Вас до последних дней своих. В гибели Магжана, конечно, повинны чуждые нравы и произвол периода культа личности, которые были прекращены историческими решениями XX-XXII съездов и последующих пленумов ЦК партии.
       Кроме того, лично я считаю, что немаловажную роль сыграла черная зависть некоторых его коллег по перу.
       Ведь Магжан пользовался исключительной популярностью поэта среди народа. «Судьбы свершился приговор», - как любил повторять Магжан слова Лермонтова, любимого поэта. Нам нужно стремиться сделать достоянием народа магжановскую, кристально чистую и звонкую лирику.
       Я, не изменявшая ему ни на миг, ни при каких обстоятельствах, приму посильное участие в составлении творческой биографии поэта и в подготовке избранных его произведений к печати.
       Теперь о переводе. X.X. Махмудов хорошо знает и высоко ценит творчество Магжана. Я надеюсь, он сможет сделать переводы на русский язык на должном уровне. Известно мне давно: переводить Магжана было трудно. Он - великий мастер художественного слова - до такой степени национален и своеобразен (ср. стихи Сергея Есенина), что его переводить могут лишь люди, знающие оба языка в совершенстве. Кроме того, поэтический перевод, тоже, очевидно, потребует больших усилий и главное - таланта.
       Мой супруг - выдающийся поэт Магжан Жумабаев (1893-1937) являлся автором общеизвестных лирических стихотворений, эпических поэм, переводов произведений классиков русской и мировой литературы. Его произведения, изданные в 1917-1937 гг., весьма популярны не только среди казахов, но и среди других тюркоязычных народов.
       Его высокохудожественные, пленительные во всех отношениях лирические стихотворения о весне, о любви, о дружбе, о красоте природы, о прекрасной человеческой жизни, о богатстве духовного мира, о светлом будущем своего народа, о свободе личности и пр. многие читатели и почитатели его таланта знают наизусть.
       Магжан Жумабаев принадлежит к числу самых образованных казахов: он прошел как Медресе-и-Галия - «Высшую школу» (г. Уфа), так и Омский учительский семинарий и Московский литературный институт под руководством В.Я. Брюсова, который, кстати, Жумабаева называл «казахским Пушкиным». Как сейчас помню: за столом президиума торжественного выпускного вечера - Клара Цеткин, А.В. Луначарский и другие виднейшие деятели. Председательствовал В.Я. Брюсов. Магжан Жумабаев пленил Валерия Яковлевича «высокой поэтической одаренностью. Это от природы... плюс глубокие знания математики, музыки, изобразительного искусства...»
       Все литературные критики и виднейшие писатели, как до 1937 г., так и сейчас, правильно считали и считают Магжана Жумабаева самым сильным, самым выдающимся поэтом в истории казахской литературы после абаевского периода. Его произведения (я уверена в этом) никогда не будут вычеркнуты из истории казахской литературы. Магжан жил и живет фактически как поэт своего народа, его поэзия ни на секунду не прекращала своей кипучей жизни.
       Мой муж если даже заблуждался, то его заблуждения были аналогичны заблуждениям Сергея Есенина и Александра Блока, кстати, творчеством последнего он занимался детально, переводил его произведения, посвящал ему свои строки и был во многих отношениях его последователем. Но он увлекался и творчеством Максима Горького, произведения которого ценил выше всего, и в своем переводе впервые на казахском языке издал целую книгу (1924 год, Москва), назвав «Сўѕќар жыры» - «Песнь сокола».
       Что касается его срывов и ошибок буржуазно-националистического толка, то те же срывы характерны были в то время и для некоторых других представителей казахской литературы, например, Султанмахмуда Торайгырова, Беимбета Майлина, Мухтара Ауэзова и др. Но ведь издаются их произведения, свободные от этих ошибок!
       Готовил М.Б. Жумабаев по заданию и под руководством В. Я. Брюсова три тома казахской, узбекской и туркменской народной литературы. Их тоже надо бы издать.
       Б.М. Жумабаев читал лекции по казахской литературе и стилистике казахского языка студентам КУТВ (Коммунистический университет трудящихся Востока). Кстати, среди его студентов были Ильяс Джансугуров, ныне здравствующий профессор, доктор филологических наук, зав. кафедрой казахской литературы КазГУ Б.К. Кенжебаев.
       М.Б. Жумабаев готовил к печати конспекты этих лекций - «История казахской литературы» и «Стилистика казахского литературного языка» (два тома, которые, естественно, не утратили своей ценности до сих пор).
       Когда Магжан Жумабаев был арестован в начале 30-х годов, я обратилась с письмом к М.Горькому (который моего мужа ценил, и очень высоко!). Он живо откликнулся и, благодаря его вмешательству, муж был освобожден из тюрьмы. 30 декабря 1937 года без предъявления каких-либо обвинений он вторично был арестован, но на этот раз уже М.Горького не было в живых...
       Магжан Жумабаев 8-го июля 1960 года решением военного трибунала Туркестанского военного округа был посмертно реабилитирован.
       Учитывая вышеизложенное, убедительно прошу Вашего содействия в разрешении издать избранные произведения моего мужа, что является основной, единственной целью всей моей жизни.
       С уважением Зулейха Жумабаева.
       Алма-Ата, 15 октября 1965 года».

       По этому письму можно судить об образе верной спутницы поэта - Зулейхи, разделившей с ним все его горести и печали.
       Сейчас о ней уже много написано и сказано, а это письмо было первым, дающим представление о верности Магжану.
Ее называли казахской декабристкой. Это подтверждали строки письма Улжан Жумабаевой, присланного в редакцию областной газеты уже спустя несколько лет после публикации послания Зулейхи, адресованного Ивану Петровичу Шухову.
       «К Вам обращается внучка казахского поэта Магжана Жумабаева, чей 100-летний юбилей будет отмечаться в ближайшие дни, - писала Улжан. - Я выросла и по сей день живу в доме, который является «святым очагом» - очагом Магжана Жумабаева.
       Репрессии и гонения 30-х годов с ним разделила его Зулейха Жумабаева, которая удочерила меня, внучку старшего брата Магжана. Это она, Зулейха, вместе с ним скиталась по всем лагерям, пытаясь облегчить его участь (об этом уже достаточно написано в печати), это она сохранила до наших дней его рукописи.
       Творения Магжана никогда не прекращали своей жизни. Его стихами в рукописях, передавая из рук в руки, зачитывались многие поколения любителей поэзии. Всем хорошо известно, что многие годы при исполнении песни «Сен сўлу» («Ты красивая») по телевидению и радио говорили: «Слова народные». Хотя многие знали, что они принадлежат Магжану и в первоначальном варианте имели приписку: «Зулейхе». Слова были посвящены жене поэта.
       Зулейха стала женой поэта в 1922 году. Это был брак, основанный на любви. И с той поры она повсюду была рядом с ним: и в годы учебы, и в годы гонений и репрессий. История их совместной жизни - это история безмерной любви и бесконечной женской преданности. Верность любимому человеку она пронесла через всю свою долгую жизнь. Ее удивительная судьба нашла отражение в повести С.Бакенова «Верность». Там есть слова, когда-то ею сказанные: «Мой муж Магжан Жумабаев был великим казахским поэтом и прекрасным человеком. Необыкновенно талантливым и непохожим на других. Он был настолько хорош, что память о нем я никогда и ничем не запятнаю. У меня сохранились его стихи. Среди них есть посвященные лично мне. Он как бы и сегодня разговаривает со мной…».
       Улжан пишет и о таком неизвестном ранее нам факте, как арест Магжана в 1918 году, когда он отбывал срок в Омской городской тюрьме. Спасся чудом. «Революция неведомым мечом карала и по необъяснимым причинам миловала», - замечает она.
       Второй арест - в 1929 году. Сначала Магжан был заключен в Бутырку. Затем сослан в лагеря. В тот же год, получив на Лубянке разрешение на свидание, в леса Карелии, на станцию «Майкопа» отправилась следом Зулейха. «Увидев Магжана в одежде заключенного, я горько заплакала, - вспоминала она. - Сердце разрывалось от боли. «За что?» - спрашивала я. И не находила ответа. Здесь, в лагере, как оказалось, вместе с Магжаном срок наказания отбывал старший брат Якуба Дулатова Мир, весьма преклонных лет человек. Надолго запомнила последние слова, сказанные им: «Эх, Зулейха, видно, ты последняя казахская женщина, которую мне довелось видеть». Он не выдержал тягот тюремной жизни». Из лагеря с письмом от Магжана, написанным Максиму Горькому, Зулейха поехала в Москву в Союз писателей СССР. Горький принял ее, выслушал и направил в Международный Красный Крест к Екатерине Пешковой. И Пешкова оказала содействие. Срок заключения был сокращен с 10 до 7 лет. В одной из таких поездок Зулейха едва не погибла. Место заключения постоянно менялось и частенько приходилось метаться по незнакомым местам от одного населенного пункта к другому. И когда измученная, со сбитыми до крови ногами, с трудом нашла она место расположения лагеря. Магжан сказал ей слова, которые согревали ее все последующие годы: «Зулейха, родная, я хотел бы посадить тебя на плечи и донести до самой Мекки. Ты стала святой для меня…». 14 раз, через каждые полгода ездила она к нему. Жила в Ленинграде. Помогли ей тогда близкие И.И. Фетисова - профессора, выпускника Парижского университета, который в лагере сблизился и подружился с Магжаном. Продавая фамильные кольца и браслеты, Зулейха ездила, верила и любила.

       «Это письмо вызвано тем, что в последнее время в общественном мнении Казахстана определились разные, диаметрально противоположные точки зрения на творчество и политический облик казахского поэта Магжана Жумабаева. В 1929-1937 гг. М.Жумабаев был дважды репрессирован. В 1960 г. реабилитирован.
       В ноябре 1968 г. в Казахском университете состоялось собрание, участники которого обратились с просьбой в соответствующие организации республики издать двухтомник произведений М.Жумабаева. Однако, как мне стало известно, ЦК КП КазССР квалифицировал это собрание как политическую ошибку на том основании, что М.Жумабаев является выходцем из байской семьи, националистом, символистом, пессимистом и поэтом-мистиком. В определенной степени такая оценка затрагивает и меня, т.к. в своей книге «По следам юности» (Москва, 1968) я дважды упоминаю его имя (первый раз в связи с тем, что в 1909-1910 гг. М.Жумабаев учился в медресе «Галия» в г. Уфе, второй раз - в связи с выходом в 1912 г. в Казани первого сборника его стихов «Шолпан»).
       Таким образом, с одной стороны, М.Жумабаев реабилитирован и, следовательно, общественность закономерно стремится воскресить свой интерес к его творчеству, с другой - эта реабилитация оказывается, по существу, неполной, лишь гражданской, но не политической (хотя в моем представлении трудно расчленить эти моменты).
       Магжан Жумабаев как писатель, а также его мировоззрение формировались в период после революции 1905 года. В то время на волне развивающегося казахского национально-революционного движения и в условиях роста казахской буржуазно-демократической культуры шел процесс становления целой плеяды казахских интеллигентов. Социальный состав, так же, как и политические взгляды этой группы деятелей культуры, литературы и просвещения, был довольно сложным. В их мировоззрении устойчивым и четким было лишь одно: страстное желание свободы, счастья и культуры своему народу.
       М. Жумабаева я считал и считаю одним из наиболее своеобразных и больших мастеров стиха: в этом плане он достойный преемник Абая.
       В то же время в нем, как в капле воды, отразилась вся сложность эпохи, в которой формировался, жил, работал и трагически погиб. Любая попытка дать однозначную оценку творчеству М.Жумабаева - возвысить его до уровня борца-революционера или, напротив, принизить до уровня врага Советской власти и казахского народа - является вульгарной примитивизацией нашей истории и, во втором случае, - безответственным нигилизмом в отношении нашего культурного наследия.
       Какой Магжан Жумабаев как поэт и человек? Это своеобразный, самобытный и очень талантливый поэт. Он имеет только ему присущий слог, удивительную напевность, истоки которой в глубинах народной поэзии.
       В 1929 г. он был арестован. Осужденный на 10 лет, пребывает в лагерях и лесах Карелии. И здесь честно трудится, сначала учителем, затем начальником объединенной санчасти нескольких лагерей. С помощью жены получает вузовские учебники по медицине и самостоятельно приступает к медицинскому образованию. В 1935 г. при помощи М. Горького его освобождают. Магжан возвращается в г. Петропавловск, и на первых порах ему оказывает дружескую поддержку (в т.ч. и материальную) Сакен Сейфуллин. В Петропавловске Жумабаев работает преподавателем в техникуме. Здесь он встречается с Сабитом Мукановым - одним из руководителей казахстанской писательской организации - и после разговора с ним пишет заявление с просьбой принять его в Союз советских писателей. В заявлении он пишет: «От чистого сердца буду служить советской литературе». В ответ С. Муканов пишет письмо, в котором сообщает, что вопрос о принятии Жумабаева в ССП может быть рассмотрен, когда появятся новые его произведения. В том же письме сообщалось, что условия для творческой работы ему будут созданы.
       Дальнейшая судьба Магжана Жумабаева очень не ясна, туманна, и я бы сказал, завершается она довольно странно. Вскоре вновь начинаются упреки и обвинения Жумабаева в старых грехах. Из техникума его увольняют как «неблагонадежного». Он идет работать а школу, но вскоре «алашординца» выгоняют и оттуда. Он решает переехать в Алма-Ату, поближе к творческим организациям, и поступает там работать в краеведческий музей. Он оставался там недолго: не успел привыкнуть к новой работе, как его вновь увольняют. Не рассчитывая устроиться в Алма-Ате, он отправляется зав. медпунктом в один из колхозов Алма-Атинской области. Но вести о «неблагонадежности» доходят и сюда, и он лишается работы. И все это на протяжении одного - полутора лет. Не похоже ли это на чью-то злую волю? Весьма похоже. Но, несмотря на свое положение и, надо полагать, смятенное душевное состояние, он пишет стихи «Джамбулу», «Девяносто девять», «К перу моему». Только мужественный человек, уверенно избравший свой путь, мог в таких условиях создать эти произведения. Но где ж они? Они были переданы руководителям Союза писателей Казахстана, но гибнут где-то в недрах Союза, представители которого в 1935 году столь щедро обещали Магжану поддержку. Травля, гонения, издевательства со стороны наследников КазАППа принимают такие формы, что М. Жумабаев пытается покончить самоубийством и только случайно остается живым. 30 декабря 1937 года его вновь арестовывают. Аресту, по рассказам его жены, предшествовали вызовы в НКВД, глубокие раздумья Магжана и бессонные ночи, попытки по телефону о чем-то поговорить с одним впоследствии очень крупным казахским писателем - тоже бывшим алашординцем. Уходя навсегда из дома, арестованный М. Жумабаев уже у двери сказал больной жене: «Я не прощаюсь. Ведь даже сам Бог не карает дважды за один и тот же грех. Ты знаешь сама, что никакого преступления против Советской власти и казахского народа я не совершил. Однако если я не вернусь, то поймешь, что «волчонок» съел «волчицу». Запомни это!». С тех пор Магжан Жумабаев исчез навсегда. Такова была судьба «волчицы». А «волчонок»? Кем бы он ни был и как бы впоследствии ни старался еще более опорочить М.Жумабаева, в этой истории для нас ясно одно: второй арест Магжана, по крайней мере, не в последнюю очередь, обусловлен тем недоверием и борьбой, которые имели место в казахской писательской среде.
       Как-то в беседе один из казахских писателей сказал мне: «В те годы стоял вопрос - кто кого? Одни выиграли, другие - проиграли». Если даже есть правда в этом цинизме, я, несмотря на свои 75 лет и жизненный опыт, не могу спокойно воспринимать и вспоминать эти события. Справедливость, я уверен, в том, что М.Жумабаев должен быть реабилитирован полностью: как гражданин и поэт.
       О М.Жумабаеве я услышал от покойного профессора Исмагамбета Исмаилова в 1964 г. По его мнению, М.Жумабаев и его творчество являются поэтическим мостом между Абаем и современной казахской поэзией. Эта очень высокая оценка была дана еще Г.Ибрагимовым, который не случайно избрал эпиграфом для своего классического романа «Казашка» следующие замечательные строки из стихотворения Жумабаева «Луне» (1911):